Профессор Павел Пагануцци
(Печатается в сокращении)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
За истекшие шестьдесят с лишним лет своего существования кровавый большевицкий режим и его руководители совершили неисчислимое количество злодеяний над русскими людьми и народами бывшей Российской Империи. Уже в 1924 г. известный русский историк и народный социалист С. П. Мельгунов создал свой жуткий синодик жертв, в виде забытой книги «Красный террор в России», которая, по содержанию фактов, может легко затмить леденящие страницы «Архипелага Гулага». В предисловии ко второму изданию автор писал следующее:
«Если вдуматься в описанное ниже, то правда же можно сойти с ума».
И среди бесчисленных злодеяний красных изуверов едва ли не одним из самых страшных и мрачных преступлений является убийство Царской Семьи 17 июля 1918 г. в городе Екатеринбурге на Урале.
«Эту потаенную и кошмарную расправу с Царской Семьей и с близкими ей людьми могли совершить лишь те, кто в момент своего действия потеряли человеческий облик», писал Мельгунов. А известный литературный критик и поэт Георгий Адамович «день 17 июля 1918 года» назвал «одним из самых темных, самых бесчеловечных», выражая надежду, что настанет то время, когда в России открыто признают грех цареубийства и «если этого дня никогда не будет, лучше бы не быть русским»!
И в этом, долго подготовлявшемся темными силами, внешних и внутренних врагов России, преступлении, добрую долю ответственности несет и русский народ, который, по выражению П. Н. Врангеля, «великое слово свобода заменил произволом, а полученную вольность претворил в буйство, грабеж и убийство», дав полную возможность темным силам совершить свое мрачное преступление.
Сибирская Добровольческая Армия и чехи опоздали только на несколько дней, чтобы занять город и освободить Царственных Узников, хотя, по сообщению большевицкого командования, Белые обнажили другие участки фронта и, бросив на Екатеринбург значительные силы, без остановок гнали красных. Уже за несколько дней до убийства в городе слышалась артиллерийская канонада и большевики бежали из Екатеринбурга в панике. Белые имели определенное намерение освободить Царскую Семью, которая, соответственно донесениям их разведки, находилась еще в Тобольске. Поэтому острие удара Добровольческих сил сначала было направлено по направлению Тобольска, который пал 3 июня. Но большевики опередили Белых: уже 7/20 мая Родионов увез из Тобольска Царевича Алексея и Великих Княжен.
Генерал Дитерихс, командующий Западным фронтом, приказал немедленно начать следствие, на основании которого, волей адмирала Колчака, была образована специальная следственная комиссия. Ее возглавил, после смены тормозивших следствие Наметкина и Сергеева, опытнейший следователь по особо важным делам Н. А. Соколов, точно, до мельчайших подробностей, установивший детали преступления, назвав всех его исполнителей. Огромное дело Соколова — Царское дело, обозначенное на папках протокола «Предварительное следствие, произведенное Судебным Следователем по особо важным делам Н. А. Соколовым по делу об убийстве ... », удалось доставить в Западную Европу. Одну из копий (или один из оригиналов) вывез с собой известный английский журналист, долго проживавший в России, по фамилии Роберт Вилтон. С Белыми прибыл он в Екатеринбург, принимал участие в расследовании, по просьбе адмирала Колчака, заведовал фото-лабораторией, делавшей снимки, и покинул город в последний момент. В 1920 г. была издана его книга"The Last Days of the Romanovs" которая является в настоящее время почти что библиографической редкостью. Во многих деталях, фактах и часто радикальных заключениях, Вилтон пошел дальше Соколова, а поэтому его работа, с известными оговорками, имеет первостепенную важность в изучении Екатеринбургской трагедии. Свидетельства Вилтона, как и следственную работу Соколова, на первом месте, пытались и пытаются оспорить авторы некоторых поверхностных работ, о чем будет сказано позднее.
Н. А. Соколов, при эвакуации из Сибири, обратился к Английскому Правительству, через Британского консула, прося помощи в вывозе следственного материала и всех Царских реликвий, найденных среди пепла на месте уничтожения следов преступления, но получил решительный отказ. Тогда он вступил в связь с командующим Французским Экспедиционным корпусом генералом Жаненом, и получил полную его поддержку. Копия для генерала Дитерихса была отпечатана, по всей вероятности, в вагоне его поезда, когда он находился в движении между Читой и Верхне-Удинском...
Несмотря на все трудности и препятствия, Соколов довел свою титаническую работу до конца. Но судьба его была жестока: ему не пришлось увидеть выхода в свет своей книги. Неожиданная смерть, при загадочных обстоятельствах, унесла Соколова в могилу.
Над скромной могилой Соколова на французском кладбище поставлен крест, на котором написано:
«Правда Твоя — Правда во веки», и этой Правды никогда и никому не удастся замарать.
В 1922 г. Соколов послал письмо генералу Лохвицкому, в котором, кроме остального, писал следующее:
«Убийство всех членов Дома Романовых является осуществлением одного и того же намерения, выразившагося в одном (едином плане), причем самым первым из них по времени погиб Вел. Кн. Михаил Александрович. За много лет до революции возник план действий, имеющий целью разрушение идеи монархии. Вопрос о жизни и смерти членов Дома Романовых был конечно решен до смерти тех, кто погиб на территории России».
Так как убийство Царской Семьи было прямым последствием Февральской и Октябрьской революций, то нас естественно интересует вопрос: кто же сыграл закулисную и открытую роль в разрушении Империи, кроме главного участника: самого русского народа, в лице, главным образом, части его интеллигенции. Многие русские и западные историки и исследователи пытались и пытаются до сих пор выяснить объективные причины русской смуты. Интересна по этому вопросу работа Ричарда Пайпса «П. Б. Струве о русской революции», отрывки которой были напечатаны в № 126 «Вестника русского христианского движения». Русское толкование революций распадается на две широких школы. По взглядам левых — Россия до 1917 г. имела феодальный строй, давно отживший и давно подточенный возникновением новых экономических и общественных сил, что и послужило причиной переворота. Этой точки зрения придерживался и историк П. Н. Милюков, вождь оппозиции в Думе, министр иностранных дел Временного Правительства, ставший в 1920-х годах ведущим глашатаем социалистических и левых либеральных кругов русской эмиграции. Разъезжая в 1921 г. с серией докладов по Соединенным Штатам и осуждая большевицкую революцию, Милюков тем не менее призывал «не проглядеть конструктивных процессов революции».
Можно ли со взглядами левых и Милюкова согласиться и в наши дни признать «конструктивность процессов» большевицкой революции? Нам также не дают объяснение: почему же после отречения Государя, приняв бразды правления, левое либеральное правительство не удержалось у власти, хотя имело на это много шансов. Профессор Струве считал главным виновником захвата власти большевиками — премьера Керенского, проявившего крайнее малодушие и величайшую политическую глупость, обвинив генерала Корнилова в измене, вместо того, чтобы объединиться с ним и идти вместе против большевиков.
Когда началась вооруженная борьба против большевиков, то почти что все лидеры левых, не большевицких партий, стали в оппозицию против Белаго Движения…
Правые (консерваторы) отвергали ложную, с их точки зрения, аналогию русской революции с французской. Они считали русскую революцию безусловной катастрофой, полным развалом организованной жизни страны, главным образом по вине иностранных держав, в частности Германии, и некоторых этнических меньшинств.
События 1917 г. сравнивали они с эпохой Смутного Времени в 17-м веке. Теперь, как и тогда, иностранные державы стремились расчленить Россию. В 1600-х годах это были поляки, теперь расчленителями являлись немцы, с чем проф. Струве соглашался. Время показало: кто был прав — левые или правые.
Уже за долго до начала войны 1914-го года Кайзер Вильгельм и его правительство, усиленно готовясь к завоеванию славянских земель, для расширения необходимого жизненного простора ("derDrangnachOsten"), наводнило Россию своими агентами, которые вербовались среди русских немцев, русских ренегатов и среди коренных жителей Германии, посылаемых в Россию на продолжительное пребывание. «Распутин был в России центром немецкой агентуры. В последние годы его жизни он являлся орудием в руках организации, носившей именование зеленых. Ее центром был Стокгольм. Организация эта умышленно толкала волю Распутина во все главные акты верховной власти. Путем пропаганды она же сама подчеркивала эти факты в России и заграницей, дискредитируя власть монарха», писал Соколов генералу Дитерихсу.
Своим расследованием, как и показаниями многочисленных свидетелей-современников (князь Юсупов, полковник Р., следивший за Распутиным по приказанию ген. Алексеева и др.), Соколов установил, что «старец» играл большую роль в политической жизни России. При таком положении дел, Распутин конечно мог многому навредить. Уже давно его подозревали в больших симпатиях к немцам, в шпионаже в их пользу, и за ним была установлена слежка гражданскими властями и военной контрразведкой. Князь Юсупов, решивший убить Распутина, с этой целью вошел к нему в доверие и часто бывал у старца, где вел за ним наблюдения. Допрошенный в Париже Соколовым, он показал, что часто встречал у Распутина весьма подозрительных людей «не русского вида» (?). Старец все время повторял фразы, вроде: «Не надо войны... Нам немцев не одолеть... Надо войну кончать...» Подозрительным было и близкое окружение Распутина. Соколов в одном из писем называет этих лиц: Мануйлов-Манасевич, Аарон Самуилович Симанович, торговец бриллиантами и известный банкир Дмитрий Рубинштейн (по кличке «Митька»), против которого было начато преследование за шпионаж в пользу Германии, но освобожденного резолюцией Государя.
Князь Юсупов и некоторые другие современники Распутина, имевшие с ним дело, считали, что в своей политической деятельности старец не отдавал себе вполне отчета в совершенных им поступках, действуя, в известной степени, бессознательно. Но в его квартире немецкие шпионы, если таковые там бывали, могли получить нужные им сведения.
* [В книге «Убийство Царской Семьи» Соколов подробно описывает роль Мануйлова-Манасевича. Но в одном из писем упоминает о двух других. Гари Налл в книге «Заговорщик, который спас Романовых» (англ. яз.), называет Симановича «самым могущественным евреем в России», умудрившимся помочь 5-ти тыс. евреям избежать службу в армии во время войны. Автор книги утверждает, что Симанович имел необыкновенное влияние на Распутина, вел его финансы и оберегал старца от врагов].
Летом 1917 г. союзная и американская разведки начали посылать из России тревожные сведения о немецких агентах, наводнивших страну. Германия, бросив на агитацию десятки миллионов рублей, поддерживала большевиков в игре: «Царь начал войну и Царя низложили. Теперь пора и войну кончать».
Более тревожные сообщения поступали с фронта. Там немецкая пропаганда была еще успешней. Миллионы разных листовок на русском языке раздавались солдатам. Были все они сфабрикованы в Германии, но помечались русскими городами, где листовки, якобы, печатались. В них солдат предупреждали, что в России уже начался дележ земли, а поэтому нужно скорее бросать оружие и возвращаться по-домам. Кто опоздает — ничего не получит. Такая пропаганда имела большой успех среди солдат, потерявших всякую дисциплину, благодаря приказу «Номер 1» и большевицкой агитации. Разложение русской армии очень беспокоило союзников и особенно американцев, только что вступивших в войну. По их подсчетам Восточный фронт приковывал, не считая турок, три миллиона австро-германских бойцов.
Для попытки повторения революции 1905 г., в условиях мирного времени, марксистам не хватало распропагандированных народных масс. Кроме того командный состав армии мирного времени был гарантией, что всякая попытка восстания будет в корне подавлена. Февральская революция уничтожила всякую дисциплину в армии. Распропагандированная миллионная солдатская масса и сотни тысяч военнопленных дали Ленину и немцам то, чего им не доставало в обстановке мирного времени, чтобы зажечь революционный пожар по всей России.
Роберт Вилтон, в уже упомянутой книге «Последние дни Романовых», считал немцев главными виновниками Октябрьской революции. В 1917 г. Германия послала Ленина с бандой революционеров, чтобы овладеть Россией, писал он. Красное правительство, составленное из людей выбранных в Берлине, стало у власти, но они были только вассалами. Граф Мирбах, представитель государства победителя, являлся в Москве действительным правителем, перед которым апостолы Карла Маркса гнули свои колена. К группе революционеров из Германии присоединились сотни марксистов из Чикаго.
* [Доктор А. Саймонс, побывавший в России в первый период революции по поручению одной американской церковной организации (общины), дал следующие показания сенатору Нелсону: Сотни агитаторов, прибывшие в Россию из низов восточного квартала Нью Йорка, находились в «свите» Троцкого. Далее др. Саймонс утверждал, что более 250-ти сподвижников кровожадного Зиновьева в Петрограде прибыло оттуда же. Нет сомнения, что большинство из них были чекистами или другими политическими «работниками»].
Таким образом немцы, при помощи Ленина, Свердлова и их «соратников», создали красное чудовище, которое начало огнем и мечем выжигать и разорять Русскую Землю. Вилтон утверждал, что по началу большевицким режимом доминировал не Ленин (Ульянов), председатель Совнаркома, а Свердлов (Розенфельд), председатель всесильного ВЦИК-а и один из организаторов зловещей Чрезвычайки. Он и его мастера заплечных дел Белобородов, Войков, Голощекин, Сафаров, Сыромолотов, Юровский и др. несут непосредственную ответственность за Екатеринбургское злодеяние. По Вилтону, в те трагические для России дни, красная инквизиция была обязана давать отчет в своих деяниях графу Мирбаху. Такую мораль Кайзер и его правительство совершенно оправдывали. А один высший офицер германского генштаба заявил: «Если нужно будет, мы не только революцию, но и чуму в Россию пошлем». Однако, создав в России красный вассальный режим, удержать свою власть над ним немцы долго не смогли. Чуя поражение Германии, большевицкое чудовище вышло из повиновения своему «феодалу» и, убив графа Мирбаха, отдало приказание расстрелять Царскую Семью.
* [По другим, сведениям Мирбаха убили эсеры. Однако, один из убийц — чекист Яков Блюмкин был членом Московской Чрезвычайки. В 1929 году Сталин послал его в Париж ликвидировать своего бывшего секретаря Бажанова, бежавшего через Персию и Индию на Запад].
В мае 1918 г., за полтора месяца до убийства Царской Семьи, в Екатеринбург прибыла группа немецких агентов с каким то полковником во главе, под видом миссии Красного Креста. Получив точные сведения о том, что говорится в «доме особого назначения», куда была заключена Царская Семья, миссия отбыла в Германию. Таким образом Вильгельм и Берлин прекрасно знали в каком положении находился Государь и Его Семья, которому Кайзер в 1915 г. изливал свои дружеские чувства, надеясь на сепаратный мир. Но никаких решительных мер не было принято для спасения Царя, а занимаемое в те дни графом Мирбахом положение давало, по мнению Вилтона, полное основание утверждать, что немцы одобрили Екатеринбургское злодеяние.
Винстон Черчиль в своей книге «The world crisis: the Aftermath" (Лондон, 1929 г.) писал о том, как немцы помогли Ленину осуществить свои намерения, предоставив ему «запломбированный» вагон, в котором он попал в Россию через Швецию и Финляндию:
«Немцы забросили Ленина в Россию, как бациллы чумы».
О немецком запломбированном вагоне и 30-ти вожаках большевицкой революции [среди них были убийцы Царской Семьи: Сафаров и Войков], говорит и Мельгунов. Социал-демократ Парвус (Гельфандт), перейдя на сторону большевиков, помог «наладить им дело»: он стал посредником между Лениным с его швейцарской группой и германским Генштабом в организации отправки в Россию большевицкой головки, как и снабжения ее немецкими деньгами.
Что же можно сказать о союзниках России? Генерал Людендорф дает нам ответ: «Царь был свергнут революцией, которую фаворизировала Антанта. Причины поддержки Антантой революции не ясны. Судя по всему, Антанта ожидала, что революция принесет ей какие то преимущества. Царь, который начал войну за Антанту, теперь должен был быть низложен».
Многие высшие чины немецкого командования определенно считали Февральскую революцию творением англичан, действовавших через Думу и отдельных лиц. Генерал Спиридович в своей книге указывал о нежелании Англии допустить Россию к захвату Константинополя и Дарданелл. Британское правительство было уверено, что любой новый режим будет более податлив в этом вопросе.
Е. Джозефсон сообщал, что уже в 1905 г. банкирский дом Якова Шиффа (Кунъ-Лебе Ко.) в Нью-Йорке финансировал русскую революцию, и не только по политическим соображениям. Дело в том, что Стандарт Оил Компани пыталась захватить контроль над Бакинскими и другими русскими нефтяными полями, которые являлись до этого времени монополией Ройал Датч Ко. По сообщению «Царского Вестника», Белград, 1939, № 672, и «Нашей Страны», Буэнос-Айрос, 1978, №978, после февральской революции Яков Шифф и министр иностранных дел Милюков обменялись приветственными телеграммами по случаю свержения «тиранического самодержавия». Левая газета "JournalAmerican" от 1 дек. 1955 г. поместила у себя следующий текст, который ниже приводится в переводе:
«Русское правительство продолжает оставаться все тем же аппаратом грубой силы в руках небольшой кучки людей, каковым оно является с тех пор, как в 1917 г. несколько американских финансистов приказали истребить царский род».
Мельгунов, говоря о революционном правосудии Временного Правительства, которое оказалось далеко не на высоте, вскользь упоминает и следующее: «Причудливым образом просветительные фонды всякого рода американских и иных иностранных комитетов играли значительную роль в революционной пропаганде».
О роли, которую сыграло масонство в Февральской революции, мы узнаем из книги Аронсона «Россия накануне революции» и из статьи Фрумкина «Из истории о русском еврействе». По Аронсону, масонство пыталось стать «закулисной дирижерской палочкой», чтобы «управлять событиями». Я. Г. Фрумкин писал: «Как известно, русское политическое масонство сыграло большую роль при определении состава Временного Правительства первого и последующих составов». Далее он подтвердил, что многие масоны склонны думать, что в организации Февральской революции и ее победе масонство было главным, решающим фактором (лично Фрумкин этого мнения не придерживался). К русской масонской элите относят: князя Львова, Керенского, Маклакова, Некрасова, Вел. Кн. Николая Михайловича, Терещенко, Браудо и других. По Мельгунову, в основную головку русского политического масонства входила тройка из следующих лиц: Керенский, Некрасов и Терещенко (мелкий чиновник императорских театров, сын миллионера и будущий министр иностранных дел Временного Правительства). Н. Свитков в своей брошюре дает список масонов-большевиков: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек, Литвинов, Свердлов и др.
В заключительных строках своей книги Соколов писал следующее: «В общем ходе мировых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежна». Мельгунов, с некоторыми оговорками, с мнением Соколова соглашался. Набоков, управляющий делами Временного Правительства, также признал в своих воспоминаниях, что актом лишения свободы Царя «был завязан узел, разрубленный в Екатеринбурге».
Государь и Государыня были арестованы Временным Правительством в один день: 21 март, причем известие об аресте Императору сообщил генерал Алексеев, а Государыню приехал арестовать ген. Корнилов. Это событие вызвало следующую реакцию Мельгунова: «Как то непонятно почему главнокомандующему войсками с его штабом, была придана несвойственная его обязанностям роль тюремщика». Ни на минуту не сомневаясь в патриотизме генералов Алексеева и Корнилова, основателей Добровольческой Армии, которая спасла неблагодарную Европу от большевизма, тем не менее нельзя обойти молчанием факта причастия ген. Алексеева к несостоявшемуся т. наз. «Дворцовому перевороту» (хотя, с другой стороны, известны и его слова: «Мешать не буду, но и участия не приму»).
Объективные исследователи пытались установить причины ареста Царской Семьи революционным правительством. Керенский объяснял этот акт «исключительно гуманными соображениями». Другие видели в аресте руку Советов или желание оградить Царя от самочинства. Соколов полагал, что в стремлении Керенского «раскрыть вину» Царя и Царицы кроется основная причина произведенного ареста, и с этим мнением трудно не согласиться. И, наконец, Мельгунов по поводу ареста Государя заметил: «Правительство в своем подавляющем большинстве мало считалось с тем моральным обязательством, которое лежало на нем в отношении отрекшегося монарха».
В самые критические для Государя дни большинство из его приближенных царедворцев, которым Он доверял и считал, что может вполне на них положиться, легко отвернулись от Него и «стали быстро разбегаться во все стороны».
Однако, были среди служилой аристократии и русских простых людей лица, оставшиеся до конца верными Государю и испившие чашу мучения с ним до дна. Вот их имена: лейб-медик доктор Боткин, генерал Татищев, князь Долгорукий, графиня Гендрикова, горничная Демидова, лакей Трупп, повар Харитонов, дядька-матрос Нагорный, проявивший особое мужество. Кроме упомянутых нами лиц были и многие другие приближенные и царские слуги, не побоявшиеся последовать за Царем и Его Семьей в ссылку, но как-то уцелевшие. Среди них назовем камердинера Государыни А. Волкова, бежавшего из под расстрела, камердинера Государя Т. Чемодурова, няню детей Александру Теглеву, вышедшую замуж за Пьера Жильяра, доктора Деревенко, комнатных девушек А. Романову, А. Уткину и многих других.
Вел. Князь Николай Михайлович был краток, но беспощаден в своей характеристике служилой аристократии, покинувшей Царя: «Как все они предали Его». Даже народный социалист Мельгунов находил, что простой элементарный такт должен был заставить великих князей, герцога Лейхтербергского, князя Юсупова и других родственных Царю лиц, воздержаться от каких-либо газетных интервью в критические для Государя дни.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Отрекшийся Император прибыл в Царское Село 22 марта, соединился со своей Семьей, и с этого дня началась их жизнь в строгой изоляции, по специальным инструкциям Керенского. Начальником Царскосельского караула был назначен полковник Е. С. Кобылинский. Очевидно, генерал Корнилов позаботился сделать подходящий выбор: Кобылинский оказался на редкость культурным, находчивым и преданным Царской Семье человеком, пробыв с ней вплоть до ее увоза из Тобольска в Екатеринбург. Должность Дворцового Коменданта занял штаб-ротмистр Уланского Ее Величества полка Коцебу, который служил больше Узникам, чем революции, а поэтому вскоре и был заменен ставленником Керенского, военным юристом, полковником Коровиченко. После ухода последнего, полк. Кобылинский принял на себя также должность Дворцового Коменданта.
В Царское Село раз 10 приезжал Керенский и лично вел себя он корректно. Ознакомившись с содержанием отобранных царских бумаг, Керенский совершенно переменился к Государю, «но ни на одну минуту он не был искренен с Царем». Революционная охрана имела в своем составе разношерстный элемент. Более пожилые солдаты относились к Царской Семье доброжелательно, но молодые, тронутые тленом анархии и большевизма, вели себя вызывающе и развязано, отравляя Узникам жизнь. Только благодаря преданности и такту полк. Кобылинского, удалось избежать многие эксцессы.
В «целях беспристрастного расследования» Керенский распорядился на время изолировать Государя от Государыни: «Не к радости началось говение. После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с Детьми сидеть раздельно», занес Государь в свой дневник 27 марта. [Мельгунов часто пользовался Царским дневником. Много лет позднее Гиббс, в своих воспоминаниях, советует относиться к тексту дневника осторожнее, т.к. возможна ловкая советская подделка]. И начав следствие о «деле измены», Керенский подумывал о «революционном суде» над отрекшимся монархом. Критикуя работу Муравьевской Комиссии, Мельгунов отметил следующее: «В основу расследования был положен парадокс, что революция может судить своих врагов во имя законов, которые она разрушила».
Следователь Руднев, ознакомившись со всеми материалами, заключил, что не было найдено ни одного документа, компрометирующего Государя и Государыню или указывающего на влияние Распутина на внешнюю или внутреннюю политику страны.
Впоследствии член Президиума Чрезвычайной Следственной Комиссии А. Ф. Романов, в своих воспоминаниях, писал: «Единственно в чем можно бы было упрекнуть Государя — это в неумении разбираться в людях. Это, впрочем, искусство трудное и мало кому бывает дано; всегда легче бывает ввести в заблуждение чистого человека, чем человека дурного, способного самого на обман, а Государь был бесспорно совершенно чистым».
Но Муравьевская Комиссия никогда не обнародовала результатов расследования, не опровергла клеветы в «измене», а газеты революционных дней скорее подтверждали клевету и раздували слухи, при молчаливом «нейтралитете» правительства.
В день ареста Государя Милюков имел свидание с Британским послом Бьюкененом, при котором последний подчеркнул, что Его Величество является родственником короля Георга V, а поэтому он надеется на меры, которые будут приняты по охране Государя. Милюков заверил Бьюкенена о безопасности Царя и заявил, что было бы желательным получить от Британского правительства предложение убежища Царской Семье в Англии. Несомненно арест Государя очень волновал Милюкова, мучили ли его угрызения совести, мы не знаем. Отрекшийся Царь, поскольку Он не мог оставаться в России и жить в Крыму, соглашался на отъезд в Англию. Король Георг и Имп. Николай были двоюродными братьями по матери. Государыня являлась тоже кузиной Короля, т. к. Ее мать была дочерью Королевы Виктории. Кроме родственных уз, Георг V и Николай II являлись близкими друзьями. К тому же Царь владел и английским языком с «оксфордским акцентом», в совершенстве.
Милюков категорически утверждал в Париже Соколову, что ввиду внутреннего положения, отъезд Царской Семьи из революционной России представлялся желательным. В своих воспоминаниях Бьюкенен писал о том, как он уже 23 марта сообщил Милюкову, что Король и правительство Его Величества счастливы присоединиться к предложению Временного Правительства. Но Львов и Керенский медлили с ответом под предлогом сопротивления оппозиции «левого крыла» (Советов): «Первые дни затянулись и превратились в недели, а Бьюкенену отвечали, что, по состоянию здоровья больных Великих Княжен, ничего нельзя предпринять»…
И вместо Крыма или Англии Временное Правительство, вернее Керенский, постановило отправить Государя в далекую Сибирскую ссылку. Мотивы, руководившие Керенским в решении сослать Царскую Семью в Тобольск, объясняли по разному. Жильяр и Теглева говорили об опасении властей за безопасность бывшего монарха. Керенский, как и князь Львов, мотивировал свое решение все обострявшейся борьбой с большевиками, которые в это время вели большую агитацию против правительства. Но события неудавшегося летнего выступления большевиков, прибытие с фронта войск, «рвавшихся броситься на заводы и фабрики с целью расправы с бунтовщиками» говорили об ином.
Представители «революционной демократии» (т.е. большевики) подняли шум об опасности для режима не слева, а справа, об одностороннем правосудии, применяемом только к большевикам. У страха глаза велики, и Керенский попался на большевицкую удочку. Все эти события и дали Мельгунову, по всей вероятности, основание говорить, что главным мотивом высылки Царской Семьи в Сибирь был преувеличенный страх Керенского перед контрреволюцией. Соколов придерживался совершенно другого мнения: «Был только один мотив перевоза Царской Семьи в Тобольск, не указанный князем Львовым и Керенским: далекая, холодная Сибирь, тот край, куда ссылались другие».
Некоторые исследователи упоминают также этот мотив, добавляя, что в высылке Государя на родину Распутина, можно было усмотреть желание его унизить. Попытки же сослаться на невозможность предоставить Царской Семье жить в Крыму из-за опасности проезда через «рабоче-крестьянскую» Россию, звучат совсем неубедительно. Через ту же, еще более революционно настроенную, «рабоче-крестьянскую» Россию (Урал) отправили Государя в Сибирь. Скорее всего, что Керенский и его клика опасались близости от Крыма казачьих земель, зная приверженность Дона, Кубани и Терека монархии.
Большевицкие исследователи, пытаясь представить Керенского каким-то «ангелом хранителем» Государя, всячески стараются доказать, что высылка Царской Семьи в Тобольск была организована Керенским по заранее приготовленному плану: устроить побег Царской Семьи из Тобольска северным водным путем при помощи Союзников или даже немцев. Все это, конечно, выдумки пропагандного характера, и на них не стоит обращать серьезного внимания.
Почему же из Сибирских городов все-таки выбрали Тобольск? Сам Керенский объяснил выбор таким образом: — это маленький город, без промышленного пролетариата, с зажиточным населением, довольным своей участью. Тобольск летом можно было достичь с севера, минуя густо населенные районы.
Царская Семья покинула Александровский дворец 14 августа в сопровождении штата из придворных (41 лицо), а в Тобольске к ним присоединились Сидней Гиббс, доктор Деревенко и еще 4 лица. Первые дни жизни на новом месте были тихими, спокойными и Узники могли посещать Благовещенскую церковь. Полковник Кобылинский никому в Тобольске не подчинялся и не получал никаких инструкций из центра. Местное население относилось к Царской Семье с большим участием. Проходя мимо губернаторского дома, многие снимали шапки, крестили и благословляли Узников. Окрестное татарское население оказывало Царской Семье исключительные знаки внимания и расположения, из женского монастыря носили продукты, овощи доставляли частные лица.
В Тобольске было скучно, особенно Детям, а поэтому они усиленно занимались, ставили пьесы. В сентябре, в Тобольск прибыл правительственный комиссар Панкратов, которому Керенский подчинил полковника Кобылинского. Был он политическим преступником, пробыв 15 лет в одиночке за убийство жандарма. Но человеком Панкратов оказался добрым, отзывчивым и особенно хорошо относился к Великим Княжнам. Его помощник, наоборот, был груб и непорядочен. Панкратов «пережил» Керенского и солдаты караула самовольно выгнали его в феврале 1918 года. Караул же как бы разделился на две партии: с одними Государь и Царские Дети поддерживали хорошие отношения, солдаты тайком ходили в кабинет Царя поговорить с ним по душам; другие были грубы и дерзки, заставили и Государя снять погоны. . . И власть постепенно стала переходить в руки этих солдат, но полк. Кобылинского они не рискнули трогать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Наконец, в Тобольск прибыл из Москвы «Чрезвычайный комиссар» ВЦИК-а и Свердлова — В. В. Яковлев, личность которого Сибирское следствие не могло точно установить, и до сих пор неизвестно: посланцем какой силы он являлся. Ходил Яковлев в матросской блузе, тулупе, папахе и производил впечатление человека интеллигентного и культурного, владея иностранными языками. По Соколову и Керенскому, Яковлев был морским офицером, за что-то разжалованным. По утверждению Авдеева, первого «коменданта» дома Игнатьева, подтвержденного матросом Хохряковым, Яковлев был известным Уральским большевиком и рабочим по фамилии Мячин. Между революциями 1905-го и 1917-го года он побывал в Париже, на острове Капри, где и приобрел известный лоск.
Неожиданно, 25 апреля, Яковлев сообщил Кобылинскому, а затем и Государю, о приказании ВЦИК-а увезти Его и Царскую Семью из Тобольска, а если Наследник не может ехать, то одного Государя. Кобылинский считал, что Яковлев, исполняя директиву Москвы, везет Государя в столицу. Имп. Николай II думал, что везут его в Москву подписаться под похабным Брест-Литовским сепаратным миром и говорил: «Я лучше дам отсечь себе руку, чем сделаю это».
26 апреля отправились в путь с Яковлевым: Николай II, Государыня и Вел. Княжна Мария Николаевна.
30-го апреля вечером Государь прибыл в Екатеринбург, где был встречен на станции своими убийцами, Шаей Голощекиным с его приспешниками, и водворен в дом подрядчика Ипатьева, получивший большевицкое название «дома особого назначения». Так как в нем и произошло описываемое нами жуткое преступление — убийство Царской Семьи, то мы постараемся описать коротко дальнейшую судьбу этой усадьбы. После ухода Сибирской Армии адмирала Колчака и возвращения большевиков, дом Ипатьева был превращен в «музей», где посетителям показывали комнаты, в которых помещалась Царская Семья, как и подвал, где ее расстреляли. В марте 1920 г. в Екатеринбург попал английский капитан Франсис Мак-Коллаг, задержавшийся в городе несколько недель. Не один раз, писал он в своей журнальной статье, приходилось ему слушать рассказы жителей о доме Ипатьева, об убийстве Царя в нем и о роли Юровского в этом преступлении. Так как последний в это время жил в городе, на положении красного «магната», занимая большой особняк, то Мак-Коллаг решил посетить Юровского, что ему и удалось.
В 1959 г. вице-президент Соединенных Штатов Америки, Ричард Никсон, объезжая Советский Союз, посетил и Екатеринбург (Свердловск). Сопровождавший его главный сотрудник «Нью-Йорк Таймса» и писатель Гаррисон Солсбери отправился осмотреть дом Ипатьева, но его во внутрь не пустили, объяснив, что в настоящее время в нем находится архив местной компартии. Внешне дом производил впечатление недавно выкрашенного здания. Памятная доска, существовавшая на доме до 1945 г. и указывающая на него, как на место убийства Имп. Николая II и Его Семьи, была снята. До 1945 г. подвал, в котором произошло цареубийство, являлся музеем. Солсбери рассказывали, что в застекленных ящиках в этом подвале были вывешены какие то вещи, принадлежавшие Царской Семье, и даже одежда, которую Император и Его Семья имели на себе во время убийства. Солсбери не был в состоянии проверить правдивость всего ему сказанного и пришел к заключению, что от него хотят скрыть какие то факты.
В 1945 г. музей в доме Ипатьева был закрыт, и вещи из него, как будто бы, перевезли в городской собор. Но и в него Гаррисона Солсбери местные власти не впустили. С нашей стороны мы можем добавить, что вряд ли большевики, одежду снятую со своих жертв после расстрела, при своем бегстве, увезли на Запад, а потом вернули обратно в Екатеринбург. На это у них попросту не хватило бы ни времени, ни нервов.
Дом Ипатьева просуществовал в своем оригинальном виде до осени 1977 г., когда был большевиками снесен. В последнее время в нем помещалось Областное отделение Союз-Печати, которое «распространяет печатную ложь и продолжает это делать и в настоящее время». В семидесятые годы к бывшему дому «особого назначения» началось, все увеличивающееся, паломничество, что и послужило причиной сноса. Как и для большинства своих черных дел, так и для разрушения Ипатьевского особняка, большевики выбрали ночь. Но это не помешало большой толпе наблюдать попытку советской власти уничтожить последние следы Екатеринбургского злодеяния. Но «никому не дано уничтожить память о пролитой здесь крови, ставшей истоком рек, морей и океанов, в изобилии затопивших с тех пор нашу землю», сообщал в своем письме один русский (советский) интеллигент, посетивший Екатеринбург летом 1977 г.
Кроме дома Ипатьева, снесен большевиками и Екатерининский собор, из которого священник ходил на богослужения к Царственным Узникам. Вознесенскую церковь, стоявшую почти напротив Ипатьевского дома, превратили в музей. А в Новотихвинском женском монастыре, откуда монашки носили продукты Царской Семье, теперь военный госпиталь. Храмы в нем полуразрушены, бойницы в сохранившихся крепостных башнях забиты ржавым железом, а кругом мерзость, грязь и запустение.
Нас интересует вопрос: были ли предприняты какие-либо попытки со стороны русских людей спасти Царскую Семью? Русское общество приняло с большим равнодушием арест Государя и ссылку Царской Семьи в далекую Сибирь. Война выбила из строя лучших людей, революция сбила с толку здравомыслящих патриотов, а нахлынувшая волна большевизма разметала то, что уцелело от революции. Поэтому намерение спасти Государя могло появиться только в монархических кругах и, в силу политического положения, могло осуществиться только при помощи немцев.
Видя, что на Союзников нельзя возлагать никакой надежды, русские монархические группы отправили в Тобольск значительную сумму денег и, получив оттуда тревожные сведения, начали зондировать почву у гр. Мирбаха. С ним вели переговоры сенатор Нейгард, гр. Бенкендорф и Кривошеин. Но из этих попыток монархистов ничего не вышло. Мирбах принимал их очень сухо и дал понять, что все происходящее сейчас с Россией естественное и неизбежное последствие победы Германии. Вероломно относились немцы даже к германофильским организациям. В Москве была разгромлена одна тайная военная группа германофильского «Правого Центра», которую возглавлял ген. Довгирд, начальником штаба был Дрейер, а в самом штабе — офицеры германской миссии «для связи». Оказалось, что старший советник германского посольства Рицлер и начальник немецкой контрразведки Мюллер находились в тесном сотрудничестве с Караханом и Дзержинским и снабжали их «списками адресов, где должны быть обнаружены преступные воззвания и сами заговорщики против советской власти» (Деникин, «Мировые события и русский вопрос», Париж, 1939, стр. 82).
Касаясь Тобольского периода ссылки, Мельгунов писал следующее: «Соколов был совершенно прав в своих выводах о том, что ни в самом Тобольске, ни в Тюмени не было никакой офицерской группы, готовой освободить Царскую Семью», а отдельные лица не были в состоянии что-либо предпринять.
В Екатеринбурге положение значительно ухудшилось: там Царская Семья попала в западню, из которой почти что не было выхода. В 1917 г. в Екатеринбург эвакуировали Академию Генерального штаба, в городе было известно о присутствии значительного числа офицеров. Сообщали о какой то офицерской роте, ушедшей в полном составе к Белым. Но работающая день и ночь Чрезвычайка не давала возможности создать какую бы то ни было антибольшевицкую организацию. Кроме этого, по сообщениям английской разведки, большевики, опасаясь попыток освобождения Царской Семьи, приняли исключительные меры не только в доме Ипатьева и вокруг него, но и в городе и его окрестностях. Англичане считали, что в районе Екатеринбурга было сосредоточено до 10.000 красных бойцов.
Было бы ошибочным с нашей стороны не упомянуть о жертвенном порыве русской молодежи, которая шла в авангарде на всех фронтах Белаго Движения в борьбе с кровавым большевизмом. Это так ясно подчеркнул уже в конце пятидесятых годов советско-русский писатель Борис Пастернак, описывая как раз Уральский фронт в прославившем его романе «Доктор Живаго». В попытке как то организовать отряд для спасения Государя, заговорщики вступили в контакт с местной скаутской группой, которую составляли почти что подростки. Юные скауты (назовем их теперь разведчики) все, как один, выразили желание принять участие в опасном деле. Между ними не было колебания и они горели желанием выступить против большевиков. Единственно, кто был еще в силах освободить Царскую Семью — это немцы, действуй они решительно в Москве, и через своих многочисленных агентов в Сибири, подчинявших себе десятки тысяч военнопленных, из которых многие уже были в рядах красной «гвардии». В конце июня и эта возможность отпала.
В Тобольске, с отъездом Яковлева, оставили распоряжаться Хохрякова. Отряд полковника Кобылинскаго был распущен и заменен 3-мя взводами чекистов с пулеметной командой. В своем бегстве, кроме остальных многочисленных документов и следов преступления, большевики оставили списки этого отряда — все это были латыши. Начальником отряда являлся бывший пограничный жандарм и шпион Родионов. Это был «человек грубый, злобный зверь, которому доставляло удовольствие мучить». Родионов приказал полк. Кобылинскому «убираться на запад, в большевицкий тыл», но ему удалось скрыться и дождаться прихода армии адм. Колчака. В августе 1918 г. полк. Кобылинский вступил в ряды Белой Армии, участвовал во многих боях, был ранен и взят в плен большевиками в Красноярске. В 1926 г. этот доблестный офицер закончил свою жизнь в чекистском застенке.
20-го мая Родионов заставил еще не оправившегося Царевича Алексея отправиться в путь. С ним ехали три Вел. Княжны и 26 приближенных и слуг, в том числе ген. Татищев, графиня Гендрикова, няня Теглева, Пьер Жильяр, Сидней Гиббс и другие.
* [Очень интересно описание встречи Наследника Алексея и Вел. Княжен в Тюмени, переданное И. Ивановым. Он был послан 3. С. Толстой в Тобольск и Екатеринбург, чтобы узнать об условиях жизни Царской Семьи в Сибири. Рассказ Иванова был напечатан в 1921 году в Париже. Мы помещаем его так как новейшие советские исследователи передают весьма схожую версию встречи последнего Наследника престола с простым русским народом:
«После Пасхи, когда открылась навигация, Наследник Цесаревич с Великими Княгинями Ольгой, Татьяной и Анастасией прибыли из Тобольска на пароходе «Русь» в Тюмень. Здесь собралась на пристани громадная толпа народа, которая приветствовала Царских Детей. При виде Наследника Цесаревича послышался громкий плач с причитанием: «Дорогой Ты наш, милый Ты наш, куда Ты от нас уезжаешь и зачем Ты нас оставляешь?» Плакали женщины и мужчины, так что смотря на эту картину, от слез удержаться было положительно невозможно. Встречали с зеленью и цветами, которыми стали усыпать путь Их следования ...»
Затем рассказывается о столкновениях с красноармейцами, которые безрезультатно пытались воспрепятствовать излиянию народных чувств к Царской Семье!]
23-го мая Царская Семья опять соединилась в доме Ипатьева и оставалась неразлучной до своей смерти. Генерала Татищева, графиню Гендрикову, Волкова, Чемодурова, Нагорного и Седнева отправили сразу в тюрьму и почти все они были зверски убиты. Волкову удалось бежать по дороге к месту расстрела.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Как мы уже сказали, Царская Семья была помещена Шаей Голощекиным в «дом особого назначения» и окружена тюремщиками. Стража делилась на наружную, со случайным составом, и внутреннюю, которая сразу же была специально подобрана из местных рабочих Злоказовского завода. После прибытия Наследника кадр наружной стражи был составлен из более надежных рабочих Сысертского (главным образом) и Злоказовского заводов. «Комендантом» дома назначили уральца Авдеева, при помощнике Мошкине и начальнике караульной команды Павле Медведеве.
До того времени, как наружная стража была заменена рабочими, охранники с симпатиями относились к Узникам. Мельгунов оспаривал утверждения Соколова о постоянных издевательствах тюремщиков. Ему вторят и большевицкие исследователи. [Мельгунов не имел возможности ознакомиться с протоколами «Предварительного Следствия» и, особенно, с многочисленными снимками жуткой площадной брани и нецензурными рисунками, которыми были разукрашены стены помещений, в которых содержалась Царская Семья.] Обратимся к тексту книги Роберта Вилтона, участника следствия, и увидим картину, подтверждающую утверждения Соколова:
«Екатеринбургский период был продолжительным мученичеством для Романовых все время ухудшавшимся. Тюремщики, по началу русские, с дьявольской изобретательностью мучили свои беззащитные жертвы. Это были грубые, криминального типа пьяницы, подонки, каких только революция могла выбросить на поверхность. Александра была специальным объектом их издевательства. Семья была, в страшном положении, особенно страдала Александра. Но их вера в Бога и их любовь друг к другу освещала им кромешную тьму страшной тюрьмы. Над развратными песнями их мучителей плыли звуки Херувимской песни, русского гимна хвалы небес». [Царские Дети часто пели в заключении исключительно церковные песнопения и «Умер бедняга в больнице военной», на слова К. Р. (Вел. Кн. Константин Константинович)].
И начали смягчаться сердца русских тюремщиков, и даже такого отпетого человека, как Авдеев. Он позволил на свой риск, скрыв это от Чрезвычайки, доставлять монашкам продукты из Новотихвинского монастыря и даже попросил принести «Императору» (так и назвал) табаку. Мельгунов объясняет такое отношение Авдеева обоюдной корыстью: от продуктов многое перепадало ему и страже. Но мы скорее склонны стать на точку зрения Вилтона и Соколова. Правда Авдеев, в своих «воспоминаниях», злобно отзывался о Государе, но это и немудрено. Был он пьяницей, человеком малограмотным, и «воспоминания» вряд ли им писались: «Не сомневаюсь: общение с Царем и его Семьей что-то пробудило в пьяной душе Авдеева и его товарищей. Это было замечено. Их выгнали... Семья была окружена чекистами. Это было уже приготовление к убийству» (Соколов).
Организаторы злодеяния не были уверены в преданности русских рабочих внутренней стражи. Поэтому, придравшись к мелкой краже Царского имущества, совершенной Мошкиным, его арестовали, Авдеева сменили и в дом Ипатьева привели новых не русских тюремщиков. Место Авдеева занял Юровский, при помощнике Никулине, а Павел Медведев остался на своем посту. Затем прибыло еще 10 человек и, поселившись внизу, они приняли на себя внутреннюю охрану дома. Медведев этих тюремщиков считал «не нашими». И в самом деле, следствие точно установило по разным надписям и подписям на стенах, как и другим оставленным следам, что все эти десять человек чекистов являлись «омадьяренными» немцами/австрийцами. Домом «особого назначения» заправляли Голощекин, Юровский и Белобородов. Так как они являлись главными виновниками-исполнителями преступления, то не мешает ознакомиться с их революционно-криминальными биографиями.
Шая Исакович Голощекин, 42 лет, из Витебска, дантист, не работавший по своей специальности, а занимавшийся с молодых лет большевицкой пропагандой, играл немалую роль в московской компартии и был членом ЦК. Вместе со Свердловым, Шая агитировал до революции на Урале, после чего сохранил с «председателем» ВЦИК-а близкие отношения. Просидел в общей сложности Голощекин шесть лет в царской ссылке и тюрьме, а после революции, стал военным комиссаром Екатеринбурга и членом областного Совдепа. Бурцев, хорошо знавший Шаю, так его охарактеризовал: «Палач, жестокий, с некоторыми чертами дегенерации».
Александр Григорьевич Белобородов (Вайсбард?), 27 лет. Уральский рабочий, работавший короткое время помощником цеховаго конторщика. С 16 лет включился в революционную работу, в 1908 г. арестован и просидел в тюрьме шесть лет. После революции встретился со Свердловым в Перми. В начале 1918 г. становится «председателем» областного Совдепа, пешка в руках Войкова, Сафарова и Голощекина. Белобородова схватила Чека за кражу крупной суммы денег. Но вскоре его выпустили без последствий, оставив даже «председателем», но с тех пор Белобородов потерял всякую охоту перечить Москве.
Яков Михайлович Юровский (Янкель Юровских), 40 лет, Томской губернии, часовщик и фельдшер военного времени. Отец Юровского, Хаим, был сослан за кражу в Сибирь. В 1905 г. Юровский уехал в Германию и там, изменив вере отцов, перешел в лютеранство, вероятно из-за каких-то выгод. Очень плохо об Юровском отзывались даже его близкие родственники. Родной брат Лейба говорил: «Он любит угнетать людей», а жена Лейбы — Эле Лея, добавляла: «Яков деспот и эксплоататор». По Сиднею Гиббсу, был Юровский «злой, хладнокровный палач». По историку Мельгунову, «самый отпетый преступник». Вернулся из заграницы Юровский со средствами, неизвестно откуда добытыми, открыл для маскировки фотографическое дело и начал заниматься революционной деятельностью. Будучи «комендантом дома особого назначения», он являлся самым кровожадным и жестоким среди убийц Царской Семьи, и даже его «коллега-палач» Войков поражался свирепости Якова, требовавшого крови мальчика-поваренка. В Екатеринбурге, среди чекистов, и в Совдепе, Юровский пользовался исключительным влиянием.
Схваченный тюремщик Филипп Проскуряков на допросе показал следующее: «Авдеев хотя и был простым и примитивным рабочим и иногда напивался, но во время его комендантства ни он, ни его товарищи не делали ничего дурного Царской Семье. Юровский и Никулин вели себя иначе. В их время Царская Семья страдала больше. Файка Сафонов начал писать разного рода нецензурные слова».
Следственные органы тщательно записали и засняли все нецензурныя слова, похабные фразы и целые стихотворения, которыми пестрели стены коридоров, дверей и других мест, по которым проходили Узники. Особенно излюбленным местом такой похабщины были двери уборной и стены около нее. Содержание этой заборной литературы таково, что даже издатели бульварных романов вряд ли бы решились такие вещи печатать. Однако, авторы английской книги «Досье Царя» не постеснялись ей воспользоваться (см. стр. 45 книги). Большевицкий исследователь Касвинов в 1979 г., несмотря на все приведенное, продолжал утверждать, что отношение чекистов к Царской Семье в заточении было «гуманным». Правда «советский гуманизм» и поныне продолжает показывать свое звериное лицо!
Продолжая свои показания, тюремщик Проскуряков рассказал, как Юровский и Никулин напивались в доме Ипатьева и, в пьяном виде, горланили большевицкие песни. В результате всего этого и остальные тюремщики стали вести себя по-отношению Царской Семьи гораздо хуже. Однажды Вел. Княжна Анастасия Николаевна выглянула в окно. Тюремщик Подкорытов выстрелил в нее, но промахнулся. Медведев доложил об этом происшествии Юровскому, но последний только ответил: «Они не должны смотреть в окна».
Уже в начале 1920 г. Юровский снова появился в Екатеринбурге и как «знатный» убийца получил в награду лучший особняк в городе. Английский капитан Франсис Мак-Коллаг, посетивший Екатеринбург в марте 1920 г., описал свою встречу с главным убийцей Царской Семьи: «В Екатеринбурге я задержался несколько недель и, вращаясь в обществе местных большевиков, узнал, что в городе живет Юровский, человек который убил Царя. Я отправился его повидать и нашел занимающим один из самых лучших домов Екатеринбурга, почти что напротив Английского Консульства, только в трехстах шагах от места, где был убит Царь. Большевики сделали Юровского инспектором государственной страховки на всю Екатеринбургскую область, и жил он с большим комфортом, но имел серьезную сердечную болезнь».
До сих пор идут споры, где была решена судьба Царской Семьи: в Москве или на Урале? И что толкнуло большевиков на такое чудовищное преступление? Еще в 1920 г. Роберт Вилтон категорически утверждал: вопрос уничтожения Романовых был решен в Москве! Хотя Ленин и одобрял тенденцию «власть на местах», но этот лозунг был лишь дымовой завесой. Действительной силой являлись ВЦИК и Чрезвычайка. В стенах этих двух зловещих учреждений и была решена судьба Екатеринбургских Узников. Впервые большевики признали полностью убийство в статье Быкова, в которой он хотел доказать, что уральские большевики действовали по своему усмотрению. Но «не желая брать на себя ответственность, Совдеп вел переговоры с центром». Предполагалось устроить над Государем «показательный суд с главным обвинителем Троцким», Голощекин должен был ехать на Урал и подготовить все для пародийного процесса. Но когда он приехал в Екатеринбург, фронт Белых уже начал зажимать в клещи город (Челябинск пал, около 15 июня, Тобольск двумя неделями раньше). Тогда, якобы, Уральский Совдеп «решил расстрелять Романова». По Мельгунову, иную коньюктуру давал рассказ Войкова, записанный Беседовским. По этой «исповеди раскаявшегося чекиста», большевики хотели использовать Царя, как козырь в торге с немцами. Ленин, в дебатах, указывал, что французская революция не тронула королевских детей. Уральских чекистов больше всего поддерживали жадные до крови Свердлов и Крестинский. Центральный комитет был в нерешительности. Тогда Екатеринбургские большевики заявили, что, ввиду создавшегося положения на фронте, они не ручаются за сохранность Царя, предвидя, что может случиться, если Он будет освобожден Белыми. После этого, Москва приняла решение расстрелять всех Романовых, но дала строжайшие инструкции скрыть убийство членов Семьи. По мнению Мельгунова, план преступления был выработан в центре и систематически осуществлялся летом 1918 г. Гутман (Ган) писал: «Нужно было убить так, чтобы произошло в провинции и было выполнено местной властью, якобы без санкций центральной власти». В изложении Керенского, переговоры Кремля с Уралом были фиктивными, и план злодеяния выработали задолго до угрозы Урала Белыми, в интимном кругу Ленина. Быть может, в основе была месть за брата Александра, казненного за покушение на жизнь Императора Александра III.
Как только вопрос об убийстве Царской Семьи был решен, приступили к разработке его исполнения. Голощекин предлагал расстрел за городом; Белобородов советовал инсценировать похищение и увоз Семьи; Войков выдвинул фантастический план расстрела у реки, после чего тела должны были бросить в воду с привязанными гирями. В результате споров был принят план убийства в доме Ипатьева с тем, чтобы Юровский привел его в исполнение, а Войков присутствовал, как представитель областного Совдепа, и потом, как химик, уничтожил тела. Все это мы узнали из «исповеди» Беседовского.
В нашей работе мы не будем говорить о самом злодеянии и об уничтожении тел: оно слишком чудовищно и подробности его всем давно известны.
* [Советский невозвращенец Беседовский опубликовал, раcсказанную ему Варшавским полпредом Войковым, под влиянием выпитого, жуткую историю бойни в доме Ипатьева. Событие это имело место под новый 1925 год, после вечера для сотрудников посольства. «Это была ужасная картина», говорил Войков, держа в руках перстень с рубином, переливающимся цветом крови, который он снял с одной из жертв, после расстрела. «Мы все участники были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще несколько таких дней, и он сошел бы с ума». Тем не менее Польское правительство не побрезгало дать свое согласие на назначение Войкова на пост полпреда в Варшаве.]
После расстрела Царской Семьи палачи приняли меры, чтобы замести за собой все следы преступления. В решении уничтожить тела убитых ясно виден страх большевиков, чтобы их тела не «использовали контрреволюционеры, как мощи, играя на невежестве народных масс». Почти что три года Советы замалчивали убийство членов Семьи и Царских приближенных, и вряд ли раскрыли бы преступление полностью, если бы в Екатеринбурге не появился Соколов. Организаторы убийства и замалчивания правды никак не предполагали, что следствие будет вести такой опытный, энергичный и неутомимый человек, каким оказался Соколов. Его предшественники Наметкин и Сергеев уже завели следствие в тупик.
Заняв выжидательную позицию, большевики замалчивали Екатеринбургское преступление почти что три года, а потом было приказано Быкову, сменившему Белобородова, написать статью в которой открыто было признано полностью убийство Имп. Николая II, Его Семьи и приближенных. Затем уже начали появляться описания в том же духе. В Большой Советской Энциклопедии (1958 г.) была напечатана небольшая заметка об этом: «Николай II был арестован по требованию Петроградских рабочих 8 марта. По постановлению Уральского Областного Совета Николай II и члены его семьи были расстреляны».
В ночь, когда было совершено злодеяние в доме Ипатьева, Екатеринбургские жители с надеждой прислушивались к орудийной стрельбе, и город был обойден Белыми с юга. 19 июля началось бегство красных из Екатеринбурга, 22 июля большевики вернули дом Ипатьеву, а 2 августа в него вошел первый следователь Наметкин. Екатеринбургский Окружной Суд сменил Наметкина и 7 августа возложил следственную работу на члена Екатеринбургского Окружного Суда И. А. Сергеева. Об его личности мы можем узнать из работ ген. Дитерихса, Вилтона, Соколова, Саммерса и др. Был Сергеев левым либералом, поддерживал Керенского и выдвинуло его на пост следователя, по-видимому, Омское правительство, состоявшее из эсеров. Это правительство вовсе не было заинтересовано в следствии и раскрытии Екатеринбургского преступления. Пост министра правосудия в Омском правительстве занимал М. Старынкевич, социалист-революционер, бывший ссыльный, рассматривавший цареубийство, как обыкновенное преступление. В феврале 1919 г. Старынкевич подписал распоряжение Сергееву сдать следственный материал следователю по особо важным делам Н.А. Соколову (Протокол № 23 а, стр. 249).
В ходе следствия в доме Ипатьева, в подвальном помещении, где было совершено преступление, Сергеев обнаружил надпись на стене, по-немецки:
Belsatzar ward inselbiger Nacht
Von seinen Knechten umgebracht,
взятую из стихов Гейне Belsatsar, с выпущенным словом aber. Перевод этого двухстрочия следующий: «В эту самую ночь Валтазар был убит своими слугами (холопами)». Содержание стихов взято Гейне из библейской истории, в которой царь Валтазар, унижавший израильского Иегову, был убит своими собственными слугами. Авторы «Досье Царя» рассуждают по поводу этой надписи таким образом: несколько Екатеринбургских большевиков были евреями [Члены Областнаго Совдепа Голощекин, Войков, Вайнер, Сафаров, Сыромолотов, Хотимский и Юровский. Чрезвычайная семерка: Голощекин, Чуцкаев, Юровский], как и Гейне. Стихи описывают суверена, не еврея, который оскорбил Ветхий Завет Израиля.
В той же комнате, на южной стене были обнаружены четыре каббалистических знака, которые мы приводим ниже.
В Британском музее находится брошюра Энеля «Жертва», переведенная на русский Верным, в которой Энель делает попытки расшифровать значение этих знаков. Саммерс/Менгольд говорят о приведенных символах так: ученый Энел пришел к заключению, что первые три знака (символа) были буквой «Л» на греческом, древне-еврейском и самаритянском языках еврейской истории. Из самой брошюры мы узнаем следующее:
«Полное раскрытие тайного значения надписи выражается так: "Здесь, по приказанию тайных сил, царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы"».
По мере прогресса следствия новые факты были установлены. Соколов определил точно роль Ермакова, давно связанного с Голощекиным. Это был самый обыкновенный преступник-грабитель, сосланный за свои деяния на каторгу, а после революции, за «разбойничьи услуги», назначенный Верх-Исетским военным комиссаром. Хорошо знавший все окрестности Екатеринбурга и лесную глухомань, Ермаков со своим помощником, матросом Вагановым, был привлечен Голощекиным для выбора места и уничтожения тел!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Как мы уже раньше говорили, известия об убийстве всех членов Дома Романовых, которых только большевикам удалось захватить в свои кровавые лапы, уже обильно обагренные потоками крови невинных людей, убедили следователя Соколова в том, что Государь и Царская Семья большевиками не пощажена.
Известия с Урала были подтверждены вещественными доказательствами. Там были обнаружены тела всех Алапаевских Узников, не нашли только тела Брата Государя.
Великий Князь Михаил Александрович, наследник Российского престола, после Царевича Алексея, был арестован большевиками и, в феврале 1918 года, выслан в город Пермь, где он и проживал в гостинице купца Королева со своим секретарем Н. Н. Джонсоном, камердинером Челышевым и шофером Боруновым. Утром 13 июня в гостиницу явился великокняжеский повар Митревели и узнал от служащих гостиницы, что Великий Князь с Джонсоном увезен большевиками в неизвестном направлении.
Вскоре арестовали и Челышева. В чекистском застенке он случайно встретился с камердинером Государыни Волковым и рассказал ему следующее: около полночи 12 июня пришли в гостиницу трое вооруженных чекистов и, грубо заставив Великого Князя одеться, увели его куда-то с Джонсоном. Через некоторое время Челышев отправился в местный совдеп и сообщил о случившемся. Большевики сделали вид, что им ничего не известно об исчезновении узников и «обещали устроить погоню».
После взятия Перми войсками адмирала Колчака, следствие установило, что Великий Князь вместе со своим секретарем был увезен чекистами в ближний Мотовилихинский лес, там убит, а тела жертв убийцы сожгли. Схваченная большевичка Вера Карнаухова, секретарь Пермского большевицкого комитета, показала на допросе следующее:
«Пришел как-то в наш комитет чекист Мясников, человек кровожадный, озлобленный, вряд ли нормальный. Он с кем-то разговаривал, и до меня донеслась его фраза: "Дали бы мне Николая, я бы с ним сумел расправиться, как и с Михаилом"».
Следует полагать, что эта «знатная» большевичка была хорошо осведомлена о всех преступлениях местных большевиков, т.к., кроме личного положения секретаря парткома, имела она руку и в красной инквизиции: ее родной брат Ф. Лукьянов, был одним из следователей уральской областной чрезвычайки. Между тем местный совдеп, сразу же после исчезновения Великого Князя, начал распространять по Перми слухи об увозе Его «монархистами и белобандитами».
В начале мая 1918 года, Чека арестовала в Москве Великую Княгиню Елизавету Феодоровну, старшую сестру Государыни, которая в это время была Настоятельницей Марфо-Мариинской обители. Ее, вместе с монахинямиВарварой и Екатериной отправили сначала в Екатеринбург, а затем в Алапаевск, Пермской губернии, в 140 верстах к северу от Екатеринбурга. Туда же из Вятки 20 мая привезли трех сыновей Великого Князя Константина Константиновича: Иоанна, Константина и Игоря Константиновичей, Вел. Князя Сергия Михайловича и молодого Князя Владимира
Павловича Палей, которому не исполнилось еще и 19-ти лет. Этот одаренный юноша был талантливым поэтом, и мы приводим ниже стихотворение, написанное им в заточении, в Вятке, незадолго до его трагической гибели:
Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику... Душа полна страданья;
Далеких, милых, прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья...
Все время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, — кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышущий...
За что? За что? Мысль рвется из души.
Вся эта пытка нравственных страданий.
Тяжелых ежечасных ожиданий
Убийств, грозящих каждый миг в тиши,
Мысль узника в мольбе уносит высоко...
То, что гнетет кругом, так мрачно и так низко...
Родные близкие так жутко далеко,
А недруги так жутко близко.
Узников поместили всех вместе в здании какой-то школы, совсем на краю города. С ними находились и их служащие: Ф. М. Ремез, Круковский, как и лакей Калинин, а позднее прибыл врач Вел. Кн. Сергея Михайловича, доктор Гельмерсен.
Небольшой караул тюремщиков состоял из австро-мадьяр, местных большевиков-рабочих и красноармейцев.
21 июня 1918 года пришло, по-видимому, какое-то распоряжение из Москвы, через Екатеринбург, и режим резко ухудшился.
У узников были отобраны все деньги, вещи, даже лишняя обувь. Им запретили всякие прогулки, а также покупать продукты на рынке. Очевидно, чекисты готовились к убийству заключенных.
В тот же день, 21 июня, Великий Князь Сергей Михайлович получил разрешение послать телеграмму в областной совдеп Екатеринбурга. Это было даже на руку большевикам и никак не расстраивало их дьявольского плана. Кроме остального текста в телеграмме были и следующие строки:
«Не зная за собой никакой вины, ходатайствуем о снятии с нас тюремного режима. За себя и моих родственников, находящихся в Алапаевске, Сергей Михайлович Романов».
Комиссар так называемой советской «юстиции» Соловьев запросил в тот же день Екатеринбург:
«Военная. Екатеринбург Област. Совет. Считать ли прислугу Романовых арестованными давать ли выезд основание 4227 Алапаевский Совдеп Отправитель Е. Соловьев».
На это он получил следующую депешу от Белобородова:
«Алапаевск. Совдеп
Прислугу Ваше усмотрение выезд никому без разрешения Москву Дзержинского Петроград Урицкого Екатеринбург Обласовета точка Объявите Сергею Романову что заключение является предупредительной мерой против побега ввиду исчезновения Михаила Перми.
Белобородов».
Как уже было упомянуто, в июне месяце большевики инсценировали побег Вел. Кн. Михаила Александровича, увезя его, на самом деле, на Мотовилихинский завод, где и убили. Теперь пришла очередь и Алапаевских Узников.
17 июля в полдень в школу прибыл чекист Старцев в сопровождении нескольких большевиков. Отобрав у заключенных последние мелкие вещи, Старцев сообщил им, что ночью все заключенные будут перевезены на Верхне-Синячихенский завод (в верстах 15-ти от настоящего места заключения).
Поздней ночью около здания заключенных послышались винтовочные выстрелы, раздались взрывы ручных гранат. В городе поднялась паника. Многие обыватели видели стрелковые цепи красноармейцев, двигавшиеся по направлению школы. Так была организована грубая инсценировка «нападения Белогвардейцев» с целью освобождения заключенных.
Следственным властям Белых, после занятия Алапаевска 28 сентября 1918 года, быстро удалось установить правду. Были пойманы 4 красноармейца, участника ночной инсценировки: Поздин-Замятин, Насонов, Костылев и Стрехнин. Первого допросил судья Сергеев, остальных допрашивали в Алапаевске (всех во второй половине декабря).
Вот что рассказал Носонов:
«Часу в третьем ночи на 18 июля у нас в казарме подняли тревогу: наступают белогвардейцы. Мы наскоро собрались, оделись, вооружились. Нас повели к Напольной школе и близ нее рассыпали нас цепью. В цепи мы пролежали с полчаса, а затем мы подошли к самой школе. Никакого врага мы не видели... Комиссар Смольников стоял на крыльце школы, матерился и говорил нам: «Товарищи, теперь попадет нам от уральского областного совета за то, что Князьям удалось бежать: их белогвардейцы увезли на аэроплане»... Дня через 3-4 стали говорить, что комиссары обманывают народ, сочинив басню о похищении Князей, и что на самом деле Князья ими убиты».
18 июля в 3.15 утра Алапаевский совдеп послал в Екатеринбург телеграмму следующего содержания:
«Военная. Екатеринбург. Уралуправление. 18 июля утром два часа банда неизвестных вооруженных людей напала Напольную школу где помещались Великие Князья. Во время перестрелки один бандит убит и видимо есть раненые князьям с прислугой удалось бежать в неизвестном направлении. Когда прибыл отряд красноармейцев бандиты бежали по направлению к лесу задержать не удалось розыски продолжаются. Алапаевский исполком. Абрамов. Перминов. Останин».
И в тот же день вечером Белобородов телеграфировал в Москву:
«Сборная
Москва два адреса Совнаркома Председателю Цик Свердлову
Петроград два адреса Зиновьему Урицкому Алапаевский исполком сообщил нападение утром восемнадцатого неизвестной банды помещение, где содержались под стражей бывшие великие князья Игорь Константинович Константин Константинович Иван Константинович Сергей Михайлович и Полей точка Несмотря сопротивление стражи князья были похищены точка Есть жертвы обеих сторон поиски ведутся точка 4853
Предобласовета Белобородов».
25 июля Белобородов поместил в 144-ом номере «Пермских Известий» сообщение такого содержания: «Похищение князей.
Алапаевский Исполком сообщает из Екатеринбурга о нападении утром 18-го июля неизвестной банды на помещение, где содержались под стражей бывшие великие князья... Несмотря на сопротивление стражи, князья были похищены. Есть жертвы обоих сторон. Поиски ведутся.
Председ. Областнаго Совета Белобородовъ».
Как и в случае убийства Царской Семьи, следственные власти Белых сразу же пришли к заключению, что все Алапаевские Узники большевиками убиты. В ходе расследования было получено сообщение о предполагаемом вывозе заключенных в район Верхне-Синячихенского завода (Синячиху, как говорили на местном жаргоне). Размотать клубок помогло следователю одно необыкновенное происшествие. Для одной свадьбы (позднее расстроившейся) крестьянин Самсонов гнал в лесу самогон («кумышку» на местном наречии). Его приятели узнали, что на Самсонова сделан донос в Чека за производство самогона, и они бросились в лес, чтобы предупредить дружка о грозящей ему опасности.
Возвращались приятели Самсонова домой поздней ночью по дороге из Синячихи в Алапаевск и повстречали колонну в 10-11 телег (коробков). В каждом коробке сидело по 2 человека без кучера на козлах. По всей вероятности на каждой телеге было по одному заключенному в сопровождении чекиста. Один из свидетелей, крестьянин Трушков, рассказал судье Сергееву, что он в ту ночь видал:
«Весь этот поезд направлялся из Алапаевска к Синячихе и попался мне на версте пятой от Алапаевска. Ни криков, ни разговоров, ни песен, ни стонов — вообще никакого шума я не слыхал: ехали все тихо-смирно».
Следователь Мальшиков сосредоточил свое внимание на заброшенном железном руднике, находящемся в 12-13 верстах от города. Уже при беглом осмотре шахт было обнаружено, что одна из них, носящая название Нижняя Селимская, сверху покрыта свежей землей. Начали копать. Шахта имела глубину в 28 аршин, а стенки ея были обшиты бревнами. Шахта состояла из двух отделений: машинного, с насосами для откачки воды, и рабочего, через которое доставлялась на поверхность руда. Оба отделения кто-то завалил множеством старых бревен. В ходе раскопок выяснилось, что в шахту бросали ручные гранаты, и в ней нашли осколки и неразорвавшиеся гранаты.
Без особого труда на различной глубине обнаружили в одежде тела Алапаевских Узников. 8 октября 1918 года — тело Ф. С. Ремеза; 9 октября — тела монахини Варвары и юного поэта Князя Палея; 10 октября — тела Князей Константина и Игоря Константиновичей и Вел. Кн. Сергея Михайловича; 11 октября — тела Вел. Княгини Елизаветы Феодоровны и Князя Иоанна Константиновича.
В карманах убитых находились их документы, а на груди Вел. Княгини Елизаветы Феодоровны висела иконка Спасителя, подаренная Ей Государем перед отречением от престола. На обратной стороне иконки виднелась надпись: «Вербная Суббота, 13 апреля 1891 года».
Тела жертв легко опознали и следователь, судья Сергеев, произвел тщательный судебно-медицинский осмотр со вскрытием. Судебная комиссия установила, что узники подверглись жестокому избиению и были брошены живыми в глубокую шахту. Вел. Князь Сергей Михайлович, по всей вероятности, оказал убийцам сопротивление, и его убили выстрелом из нагана в голову.
Один из местных крестьян случайно оказался по близости и невольно был свидетелем злодеяния. Когда преступники удалились, он приблизился к заваленной наспех шахте. Следователю этот крестьянин рассказал, как еще долго слышались из-под земли глухие голоса, стоны и церковные песнопения.
Хотя с момента убийства до поднятия тел на поверхность земли прошло три месяца, они не были тронуты тленом. Следствие установило, что Вел. Княгиня Елизавета Феодоровна, несмотря на тяжелые ранения, имела силу воли побороть свою боль и перевязала голову Князя Иоанна Константиновича своим носовым платком. [Тела были тщательно засняты. Впоследствии сделали альбом из больших фотографий — жертв Алапаевского преступления, снятых в гробу. Одна копия альбома находится в библиотеке Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле].
Бренные останки Алапаевских Узников были временно похоронены в местном соборе, затем перевезены в Восточную Сибирь, а оттуда в Пекин, где их предали земле в Свято-Серафимском храме, принадлежавшем Русской Духовной Миссии в Китае. Гроб с телом Вел. Княгини Елизаветы Феодоровны, вместе с гробом инокини Варвары, перевезли позднее в Иерусалим, где их похоронили в усыпальнице русского монастыря Марии Магдалины в Гефсиманском Саду.
Не всем убийцам Алапаевских Узников удалось скрыться и избежать правосудия. Были схвачены так называемый комиссар «юстиции» Соловьев, чекист Старцев и член местного совдепа Абрамов. Соловьев оказался извергом в образе человеческом, и на его душе уже лежало множество других убийств и преступлений, в том числе убийство местного священника отца Удинцева.
Старцев и Абрамов рассказали следователю о чекистской инсценировке увоза Белыми Алапаевских Узников и назвали имя мнимого «бандита», которого они убили около здания, где содержались заключенные. Жертвой чекистов оказался ни в чем не повинный крестьянин Салдинского завода. Его, как «зверя», для приманки заранее арестовали и содержали в тюрьме наготове до дня инсценировки побега заключенных. Соловьев, Абрамов и Старцев показали, что организовать убийство в Алапаевске приезжал из Екатеринбурга зловещий Сафаров, о котором мы уже упоминали.
Убийство Великих Князей в Петрограде произошло по личному распоряжению кровожадного Зиновьева-Апфельбаума. Он даже не посчитался с заступничеством Максима Горького за Вел. Князя Николая Михайловича, известного историка. Известно, что этот «красный буревестник» и корифей русско-советской литературы поначалу заступался перед Лениным даже за своих дореволюционных политических врагов. Тем более он имел причины заступиться за Николая Михайловича, который, до революции, был популярен среди левых-либеральных кругов, ходил в русских масонах и был после Февраля близок Керенскому. Заступничество Горького не помогло. Участь всех членов Дома Романовых была решена в центре.
Великие Князья Павел Александрович, Николай Михайлович, Димитрий Константинович и Георгий Михайлович встретились в доме предварительного заключения, что на Шпалерной улице в Петрограде. Оттуда их перевели в Петропавловскую крепость.
Все они были расстреляны как «заложники» за убийство в Германии немецких коммунистов Карла Либкнехта и Розы Гольдман-Люксембург. 27 января 1919 года узников вывели во двор крепости и расстреляли из револьверов без предъявления обвинений и, конечно, без всякого суда.
Таким образом, власть имущие «представители трудового народа бывшей Российской империи» (по Касвинову) расстреляли своих собственных русских людей только за то, что в соседней иноземной и вражеской державе местные власти расстреляли своих собственных граждан-немцев. [Пусть над этим хоть немного задумаются русские люди, советские граждане. Тем более, что одного из расстрелянных без причины и суда — Вел. Кн. Николая Михайловича, Большая Советская Энциклопедия назвала ученым, серьезным историком, человеком стоявшим в стороне от придворной жизни].
У нас нет никакого сомнения, что описанные в этой главе чудовищные преступления большевиков, превзошедшие все меры жестокости, были совершены по приказанию из центра-Москвы, и главная ответственность за них лежала на Свердлове, на первом месте, а затем на Ленине, Крестинском и Зиновьеве. Советский режим в те дни еще раз показал свой звериный оскал. Хотя можно ли сравнивать свирепых большевиков, особенно чекистов, с дикими зверями. Это было бы слишком оскорбительным для звериного царства. Дикий зверь убивает только тогда, когда это необходимо для его существования, когда он должен утолить свой голод или находится в опасности. Редкий зверь нападает и убивает без причины. Организаторы и исполнители убийства Царской Семьи и всех остальных членов Дома Романовых с их верными слугами, своими злодействиями превзошли самых кровожадных зверей. И такие действия советский писака Касвинов, и ему подобные, подвел под рамки «советского гуманизма». И с его теорией нельзя не согласиться. Только советский «гуманный» режим был способен на подобные деяния.
1981 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий